«Бой иной, пора иная,
Жизнь одна и смерть одна»
А.Твардовский, «Василий Тёркин»
Автора этих воспоминаний, Шпинёва Николая Михайловича, моего отца, уже нет в живых. Но дома хранятся семейные реликвии: его записи, ордена и медали, несколько очень старых фотографий… Публикую часть из них ко Дню Победы и 70-летию освобождения Крыма и гордости русских моряков, города-героя Севастополя от немецко-фашистских захватчиков.
«… Летом 40-го года в возрасте 18-ти лет я закончил фатежское педагогическое училище…
(Чтобы увидеть лица нажмите на фото. Теперь этих людей уже почти поглотила история, но тогда они лишь вступали во взрослую жизнь. И впереди у них была Великая Отечественная война — admin.)
Но работать учителем не пришлось, только практику прошёл в Фатеже и в Холчах. В январе 41-го года меня призвали в Военно-морской флот. На призывном пункте встретил многих своих друзей по педагогическому училищу – бронь с учителей сняли. На грузовиках нас привезли в Курск. Затем поездом мы прибыли в Севастополь, добрались до флотского экипажа. После стрижки и помывки, необычный наряд преобразил нас. Парусиновая роба, новенькая, ещё хрустящая, сидела на нас как на огородных пугалах. Парусиновые брюки стояли по стойке «Смирно!», когда мы для смеха ставили их рядом с собой.
Здесь я впервые ступил на палубу катера, который от Графской пристани перевёз нас к месту службы, на северную сторону бухты.
Наступили трудовые будни курса молодого бойца: строевая подготовка, изучение уставов, трёхлинейки, ночные тревоги, ранние подъёмы, уборка помещений… Очень изнуряли строевые занятия. Шагистика по четыре – шесть часов в день, выбивала из сил, подмётки горели на глазах.
В выходные дни нам устраивали экскурсии по городу. Особо запомнилось первое посещение панорамы «Оборона Севастополя». Как заворожённые стояли мы перед творением Рубе.
В одну из мартовских ночей нас подняли по тревоге. Построили перед казармой, поставили задачу на ночной бросок и в это время, за нашими спинами дала залп береговая артиллерийская батарея. И весь строй как-то сразу обмяк, когда вздрогнула под ногами земля. Мы впервые в жизни услышали громоподобный звук в бархатной тишине южной ночи.
В марте же 41-го нас привели к присяге. Накануне выдали ленточки на бескозырки с надписью «Береговая оборона Черноморского флота». Вскоре с моим другом, Иваном Мезенцевым, находясь в увольнении, сфотографировались в новенькой морской форме в полный рост. Я отправил снимок домой, родителям.
Уже после войны узнал, что снимку этому суждено было пройти с отцом, сапёром по фронтам Великой Отечественной от Курска до Одера, где отец, возвёл свой последний на фронтовых дорогах мост.
Судьба так распорядилась, что теперь этот снимок находится в Севастопольском музее на Сапун-горе.
Но это было уже потом. А пока, нас распределили по береговым частям Черноморского флота. Меня направили служить в охранявший Евпаторийский военный аэродром, отдельный зенитный артиллерийской дивизион. Ребят назначали на зенитные батареи в Ак-Мечеть (ныне, Черноморское).
Поначалу привыкал я к службе очень трудно. Своих товарищей встречал редко. Дежурил я на командном пункте дивизиона в подвале госбанка, нёс вахту у телефонов, связанных с постами воздушного наблюдения, оповещения и связи. Так незаметно промелькнули первые месяцы службы перед войной. Её приближение мы ощущали не только по сообщениям радио и прессы – война уже бушевала в Европе, — но и по участившимся тревогам и ученьям. За несколько дней до начала войны состоялось большое флотское ученье. Но на политзанятиях нам ещё говорили о невозможности нападения фашистской Германии, особенно после небезызвестного заявления ТАСС.
В ночь на 22-е июня я, как и многие мои сослуживцы, находился в увольнении. Богато и красиво одетые отдыхающие разгуливали по набережной Евпатории. Запах морской воды, прибой, веселящаяся молодёжь – всё радовало нас, бывших деревенских мальчишек. Время текло лениво и медленно.
А утором нас подняли по тревоге, построили во дворе казармы с винтовками и противогазами. Над городом стоял туман. И в его разрывах мы увидели летящие самолёты со свастикой на крыльях. Они летели бомбить аэродром. Через некоторое время донесли разрывы бомб, часть которых был сброшены на старое татарское кладбище, находившееся на пути к аэродрому. Надгробные памятники, торчащие высоко в небо напоминали издали стволы зенитных орудий. Кто-то пустил слух, будто морящий дождик — это газы, вылитые на город самолётами. Всем приказали надеть противогазы, но тревога оказалось ложной.
За несколько дней город опустел, пляжи стояли безлюдными. В одну из ночей моего дежурства пришло сообщение о летящих на Севастополь пятистах самолётах врага. Действительно ли их оказалось столько или у страха глаза велики, судить не берусь. Но вдалеке мы теперь часто видели лучи прожекторов над Севастополем и еле заметные разрывы зенитных снарядов.
Дошла очередь и до нас.
На нашем аэродроме базировались тяжёлые бомбардировщики ТБ-3 и истребители И-16. Бомбардировщики отрабатывали подъём и посадку с подвешенными под крыльями истребителями, в которых находились пилоты. А к истребителям подвешивались по две 250-ти килограммовые авиационные бомбы. Бомбы были так тяжелы для истребителей, что самостоятельно взлететь с ними они не могли; могли лишь, управляемо падать. Поэтому их и поднимали авианосцы. Их тогда называли авиаматками. При подлёте к цели истребители отцеплялись от авиаматки и, пикируя с большой высоты, на большой скорости преодолевали заградительный огонь и точно поражали цель. Это был секретный проект, «Звено СПБ *», подробности о котором даже мы, служившие непосредственно на аэродроме, смогли узнать только после войны.
Наши самолёты летали к Чернаводскому мосту на Дунае. Этот мост являлся крупнейшим мостовым сооружением, его общая длина составляла 1662 метра, а общая высота в наивысшей точке 75 метров. Под нижним настилом моста проходил нефтепровод от перегонного завода Плоешти до черноморского порта Констанца, состоявший из трех ниток. По одной из них протекал первосортный бензин для самолетов Люфтваффе и итальянских торпедных катеров. Противовоздушная оборона моста считалась непреодолимой. Однако, в августе 41-го года Чернаводский мост был разрушен: была полностью обрушена одна 140-метровая ферма и перебиты все ветки трубопровода. Уничтожены были, так же, нефтебаза и сухой док в порту Констанца.
Разрушение моста привело к приостановке всех железнодорожных перевозок между Бухарестом и другими промышленными центрами, прервало основную транспортную связь с портом Констанца, ослабило снабжение румынских войск, вступивших в войну с СССР вместе с немецкими.
(Для справки: в начале 1944 г., когда была полностью освобождена от фашистов Левобережная Украина, с военных аэродромов Полтавы и Миргорода, бомбить этот же самый объект в Румынии начали знаменитые американские «летающие крепости». Тогда, ни одна бомба цели не достигла. — admin)
А к нам на аэродром, стали, наконец, поступать новые МИГи и ЛАГи. Их здесь пристреливали в авиационном тире, потом они улетали на фронтовые аэродромы. Мы восторгались истребителями, которые с фантастической до той поры скоростью проносились над городом. Но их было мало, буквально десятки.
Немцы же продолжали методичные налёты на аэродром. Разрушили ангары, мастерские, казармы. В один из таких памятных налётов отчаянный немецкий лётчик сбрасывал бомбы с бреющего полёта, было даже видно его лицо. Бомбы не успевали в полёте принять вертикальное положение и поэтому не взрывались сразу, а рикошетом прыгали по аэродрому, пока не натыкались на какое-нибудь препятствие, за которыми обычно прятались люди.
Вскоре было принято решение эвакуировать самолёты и личный состав авиационной части. Тяжелогруженые ТБ-3, «туберкулёзы», как их называли техники, один за другим поднимались, держа курс на Керчь.
Вдруг один из них через несколько минут после взлёта рухнул на железнодорожную насыпь недалеко от Евпатории. Когда я вместе с другими бойцами попал на место аварии, увидел страшную картину: обломавшиеся крылья самолёта лежали по разные стороны насыпи, из баков вытекало топливо, его запах стоял в воздухе. В санитарную машину заносили погибших. Из под обломков извлекли двух живых краснофлотцев из аэродромной команды. Их спасли надувные шлюпки, между которыми разместились краснофлотцы. С другой стороны самолёта услышал стоны. Человек лежал в луже крови со вскрытой черепной коробкой, в которой пульсировал мозг. Я узнал его – техник самолёта Мельников. Он ещё был в сознании и показывал глазами на кобуру пистолета. Я понял – просил пристрелить. Машинально я даже вытащил пистолет. Но в панике бежал от самолёта. И меня долго рвало от всего увиденного…
С тревогой следили мы за сообщениями Совинформбюро. Враг приближался к Крыму. Как-то прибыл комиссар батареи и бодро-весело сообщил о нашей победе под Вильно. Выдал желаемое за действительное. Наши отбили тогда не Вильно, а Ельню, под Смоленском. Но в словах комиссара ещё сквозили нотки шапкозакидательства.
А немцы в конце августа прорвали нашу оборону на Перекопе и вырвались на степные просторы Таврии. Все понимали, что отрезав Крым от большой земли на суше, вермахт загнал нас в ловушку. И мы, пешим порядком, начали отступать по западному побережью Крыма на Севастополь.
В конце октября, когда наш батальон уже закрепился под Севастополем, нам объявили, что набирают добровольцев для выполнения какого-то важного задания. (участие в готовящейся, керченско-феодосийской десантной операции — admin). Я согласился. А мои друзья по педучилищу, Иван Мезенцев и Георгий Беклемишев решили остаться в Севастополе.
Уже после войны я узнал, что первый из них, будучи раненым, попал в плен к немцам, а второй погиб. Там же, в Севастополе.
Нас, добровольцев, посадили на транспорт «Красная Кубань» и в пасмурную ночь под охраной двух морских охотников за подводными лодками отправили в Новороссийск. На траверзе Ялты охотники нас покинули, и мы остались одни в море. Судьба, в виде погоды, нам благоприятствовала: висела низкая облачность, и бушевал жестокий шторм. «Лаптёжники» (пикирующие бомбардировщики «Юнкерс-87», самые эффективные самолёты второй мировой войны — admin ) и vedette (торпедные катера — admin) работать не могли. А U–боты (подводные лодки – admin), нещадно топившие суда в Керченском проливе, нас просто проморгали.
На подходе к Новороссийску со стороны моря был замечен немецкий самолёт-разведчик, летевший из-за низкой облачности на малой высоте. Судовым зенитчикам несколькими выстрелами удалось сбить его и он, под наше, громкое «Ура!», рухнул в море. Из-за продолжавшегося шторма нас еле-еле перебросили с рейда на берег. Там пешком отправили за город и разместили в каком-то сарае. Ночью не сомкнули глаз: бушевал бора, сарай грозил развалиться, он трещал и скрипел, наводя страх.
Через несколько дней из нас сформировали 80-ю отдельную морскую стрелковую бригаду и бросили…
Отнюдь, не под Феодосию. И даже не в Крым. А посадили в теплушки и отправили далеко на север, на Карельский фронт…
После войны мне удалось прочитать мемуары многих советских полководцев. И теперь я знаю, какая неразбериха стояла тогда, в начале войны, в наших действиях. Игнорирование организации и координации взаимодействия разнородных сил: пехоты, флота, авиации приводило к тому, что корабли натыкались на свои же минные заграждения, корабельная артиллерия работала по берегу, «в белый свет», без корректировки огня от наземных наблюдателей, бомбардировщики летали на задание без прикрытия истребителей и часто неоправданно и много гибли…
Но в те годы мы, рядовые войны, знали чётко лишь одно: ни шагу назад, стоять насмерть! Общего положения на фронте нам никто не рассказывал.»
С Праздником Победы Вас земляки!
Слава героям!
«Заветный камень», Музыка Бориса Мокроусова, слова Александра Жарова (Текстовая версия 1943 года **).
Оригинал видео на Alexandr Torchilin
* — Составной Пикирующий Бомбардировщик
** — После 9-го мая 1944 года текст песни был немного изменён автором, но в свете текущих украинских событий предлагаю прослушать её именно в текстовой версии 1943 года — admin
PS! Приглашаю всех блоггеров публиковать рассказы по воспоминаниям реальных рядовых участников Великой Отечественной войны. А то некоторые молодые люди склонны уже думать, что никакой войны и не было, и что вовсе не СССР внёс основной вклад в Победу и освобождение Европы, перемолов на своём Западном фронте ¾ всех сил Вермахта и Ваффен СС. И заплатив за это, самую высокую цену. Такой цены за Победу не выложили все остальные страны Антигитлеровской коалиции даже вместе взятые.
© Игорь Шпинёв