«Есть два разряда путешествий.
Один – пускаться с места в даль,
Другой – сидеть себе на месте,
Листать обратно календарь.
На этот раз резон особый
Их сочетать позволит мне…»
                                                                                А.Т.Твардовский, «За далью — даль»

Часть 1. Вас вызывает Таймыр

«Прости, небесное создание, что я нарушил твой покой…» — похоже, я буду вынужден часто начинать свои письма с извинения.  Знаю, что поймёшь. Может быть, даже, пользуюсь этим.  Я уже давно начинал писать тебе это письмо, да всё никак не мог добраться до конца. Старался рассказать всё —  может тогда и сам, для себя, привёл бы мысли в порядок. Но поскольку до конца так и не добирался, они — мысли, или скорее, эмоции — как-то сами, понемногу, заняли свои места. И прошло очень много времени, пока я молчал. Я и сам это прекрасно пронимал, что нельзя так долго молчать. А чем больше понимал, тем меньше находил слов и времени. Мне бы, прежде чем улетать,  предупредить тебя, что меня не будет в Таллинне какое-то время. Но, планировал — вернусь и сразу напишу; мне и в голову не могло прийти, что дальнейшие события так все смешают и в жизни, и в голове…

Но всё по порядку.

Началом в данном случае надо считать момент, когда КрасАирский «Тушка» бодро ударил векторами тяги своих турбин во тьму домодедовской ночи и по дуге большого круга, практически Сталинским маршрутом Валерия Чкалова, потянулся на север. Поужинав или позавтракав на высоте 10500 метров, ни свет,  ни заря, часа в три ночи – трудно определить, в каком часовом поясе мы в это время находились – я даже задремал под ровное пение двигателей. Иногда в пол взгляда наблюдал, вначале, как «светит незнакомая звезда» над законцовкой крыла.  Потом, следил, как зарождается и восходит заря над закоченевшей внизу периной облаков. Но в какой-то момент вдруг резко очнулся и даже вытянул шею в дальний от меня по ходу полета иллюминатор…

Там, внизу под нами проплывало не просто белое безмолвие высоких широт, но скованный покоем Ледовитый океан. Наверное, Обская губа Карского моря.  Фантастическая гравюра из разнообразных оттенков белого с цепочками ледовых трещин и торосов на шершавой коже паковых льдов и  плавным изгибом береговой линии, намеченной черным пунктиром крутизны береговых скал, на которых не держится снег. Эта великолепная картина-видение величественно ушла под плоскость крыла, махнула напоследок изгибом русла какой-то реки, белым мазком кисти по белому полотну заснеженной тундры и опять скрылась за  белым занавесом, висящей над материком, облачности.

Потом был ещё целый час полёта. Начав снижение, лайнер наш вошёл в пену облаков на высоте между 8-ю и 7-ю тысячами метров и долго-долго боролся с их месивом. Уже выпали из гондол стойки шасси и распушилось средствами механизации длинное, узкое крыло, а земли всё не было.  Когда, наконец, справился, пробив нижнюю кромку облачности, неба осталось всего метров 60. И под ним тундра и взлётно-посадочная полоса аэродрома Алыкёль. После касания колёсами бетона, некоторые пассажиры в салоне,  даже начали, на западный манер, аплодировать.  Но у меня, похоже, и эмоции и мысли всегда перевёрнуты с ног на голову.  Я только потом, уже после паспортного контроля, проведённого прямо в салоне самолёта (норильский промышленный район (НПР) хотя и не входит в список ЗАТО – закрытых административно-территориальных образований – России, тем не менее,  каждый прибывающий сюда человек находится под особым контролем администрации), — покинув фюзеляж и, прочитав на его борту – Василий Молоков, — словно, наконец, окончательно проснулся.  Здорово, что теперь самолётам, как и кораблям, стали давать не только номера, а имена. Я всегда балдею, от скрытого смысла символов, в частности, имён. Кому же, как не «Василию Молокову», сталинскому соколу, легендарному полярному летчику, одному из первых героев Советского Союза, летать над Таймыром?!

Дорога от Алыкёля до Норильска по первому впечатлению производит угнетающее впечатление. Может потому, что по обе стороны от горизонта до горизонта, лежит тундра, взбаламученная грязными сединами каких-то склонов и наледей, потная, растрепанная, как больной,  расслабившийся после приступа лихорадки. А может от того, что знаешь, не просто тундра. Зона, хоть и бывшая. Сотни висящих над болотом путепроводов, ведущих вроде как из ниоткуда, в никуда. Словно пьяные старые ЛЭП на покосившихся в разные стороны опорах, бетонные коробки брошенных зданий военного городка, без окон и дверей; как на ядерном полигоне после испытаний. Всё на сваях, но всё со временем перекорёжено северным сфинксом — вечной мерзлотой.

Проехали Каеркан – город спутник Норильска. Я уже знал, что в переводе с долганского (долганы – коренные обитатели таймырской тундры) название этого города означает «гиблое место». Отороченный чёрной наледью угольного терминала, он и сейчас выглядит как «каеркан», но прямо у дороги камнями выложено: Н А Д Е Ж Д А …  Вообще-то, это ласковое название «Надеждинского металлургического комбината им. Б.И.Колесникова», первого его директора. Но я представляю себе, как родилось и что означало это имя, в умах тысяч узников Норильлага, строивших его.

Самое удивительное, — не помню, где вычитал — уже в наше, рыночное время среди профессиональных менеджеров мирового уровня провели некую, управленческую игру: как можно было бы построить НПР сейчас. Металлургическое производство полного цикла, при условиях «удаленности от материка», при отсутствии надежных транспортных схем, с умопомрачительными климатическими условиями, полном отсутствии собственных ресурсов стройматериалов, на вечной мерзлоте, при среднегодовой температуре – 9,8 °С.  Так вот, эти специалисты пришли к единственному возможному ответу: только через систему ГУЛага. То есть,  сейчас создать НПР вообще было бы невозможно. А НПР – это: 35% всего мирового палладия, 25% платины, 20% никеля и родия, 10% кобальта и других редкоземельных металлов… Золото в отвалы идёт, добывать его здесь промышленно, себе дороже.

Когда, наконец, добрались до гостиницы, оформились, я зашел в номер и по привычке первым делом глянул в окно … (нажимай на фото, чтобы увеличить)

Déjà vu….     Было такое ощущение, что я уже видел этот пейзаж, с горой Шмидта — её ещё называют «Северной Голгофой» — на заднем плане. Говорят, разноцветье арктических городов призвано скрасить однообразие 9-тимесячных зим. У всех этих разноцветных домов нет первого этажа; то, что кажется цоколем, лишь юбочка, назначение которой, по-видимому, сделать город, привычным взгляду. Модель — «избушка на курьих ножках»; под каждым домом должны свободно гулять ветер и пурга, чтобы не оттаяла мерзлота и не рассыпала весь этот город, как карточный.  Такие же дома я наблюдал в Республике Саха (Якутии). Другой технологии строительства «северный сфинкс» не признаёт.

Таймыр, второе, после Антарктиды, по суровости воздействия на человека место на нашей планете.  Биологи ещё в советское время доказали, что жить здесь без последствий для здоровья можно лишь не более 7 лет. Но люди, здесь родившиеся, в большинстве своем становятся «заложниками». Зарплаты высокие, но и жизнь дорогая. Дешёвое жильё – молодые семьи могут относительно быстро обзавестись собственной жилплощадью… Но, продав здесь свою квартиру, где-нибудь «на материке» не сможешь купить ничего хотя бы близко приближающегося к тому, что имел здесь. Детей здесь рождается много, но и детская смертность одна из самых высоких в России. В общем — замкнутый круг; колючей проволоки нет, но всё равно – ЗОНА. Но это я так. Философствую. Потому, что, как ни странно, люди здесь живущие, практически все, огромные патриоты своего города.  Все говорят, что когда-нибудь хотели бы переехать жить на материк, но не сильно торопятся это делать. А уж когда начинают рассказывать о катании на лыжах, о походах в тундру, о купании в озерах дно которых из чистого льда… Заслушаешься.  Один инженер-конструктор рассказал, что кончал какой-то  престижный, московский ВУЗ и даже потом несколько лет работал в престольной, но, в конце концов, как он сам сказал, «просто не выдержал психологического гнёта», вернулся в родной Талнах. Теперь счастлив! И тут же… «зимой-то ещё, куда ни шло, — это в минус сорок по Цельсию и в постоянной полярной ночи — а летом, когда тепло, чаффер с медного комбината бывает такой, что люди на улицах сознание теряют». И не мудрено. Жилой массив-то находится  в центре «бермудский треугольника» из трёх огромных металлургических заводов. Какая бы роза ветров не господствовала, город почти наверняка оказывается «в зоне поражения». Не для людей ведь закладывали, для зеков. Первооткрыватель всех этих богатств, Николай Николаевич Урванцев, даром, что доктор геолого-минералогических наук и заслуженный деятель науки и техники России,  тоже «мотал здесь срок».

Вот, кстати, Норильский Медный завод и, так называемый,  старый Норильск.

Я понимаю, что видом металлургического завода тебя не удивишь, но там, в кадре, автобус идёт по улице Октябрьской из старого города, в новый. Новый город начинается, как принято в ЗОНЕ, с площади Ленина с памятником вождю мирового пролетариата. И дальше проспект Ленина. Но интересен не памятник, а площадь, обрамленная двумя полукруглыми зданиями-близнецами. Так называемый сталинский стиль; башенки, арки, лепнина. Но справа, VIP-отель «Полярная Звезда» (Как здесь в шутку раньше говорили сами норильчане: известно даже имя этой звезды – Михаил Прохоров – бывший тогда, один из двух главных акционеров «Норильского Никеля»). Отделан, естественно, по последнему слову техники и моды… Зданию же близнецу слева, повезло меньше.  Не знаю, заходил ли туда алигарх, но там располагается, говорят уникальная, научно-техническая библиотека «Норильского Никеля». На стенах здания в нескольких местах сделанная через трафарет надпись: «Осторожно, идёт обрушение фасада!» (Мне это напомнило питерские таблички: «Граждане! При артобстреле, эта сторона улицы наиболее опасна».)

Зачем я тебе описываю всё это столь подробно?…  Хочется рассказать тебе всё. А «всё» — это не столько события и факты, сколько собственные ассоциации, переживания, эмоции, воспоминания… которые порой вообще не связаны с 69-ой параллелью. Меня, например, не может не удивлять, как тесно переплетена история этих далёких мест с Эстонией. В мой первый приезд, помню, чуть ли ни центральное место экспозиции местного краеведческого музея занимал макет только что заложенного тогда, — вернее «забитого», если иметь в виду сваи, – закрытого многофункционального культурно-спортивного комплекса «Норильск — Арена». Единственного в мире культурного комплекса за полярным кругом, на вечной мерзлоте. В проекте были реализованы самые современные технологии энергоэффективного устройства зданий с учётом экстремальных климатических условий региона. А проект этот, был выполнен  эстонской фирмой «Ideab Project», победителем большого открытого международного тендера.

Нельзя обойтись и без упоминания о том, что ученый-первооткрыватель этих суровых мест, выпускник Дерптского (ныне, Тартуского) университета, Александр Фёдорович Миддендорф. Во время своих экспедиций в Северную Сибирь им было открыто плато Путорана, составлено первое этнографическое описание ряда сибирских народов, создана первая научная характеристика климата Сибири, определены южная граница распространения многолетней мерзлоты, зональность растительности и сформулирован так называемый «закон Миддендорфа», который объясняет  извилистость северной границы лесов. Интересно и то, что именно по предложению Александра Миддендорфа Русское географическое общество  распространило эвенкийское название реки Таймыры («богатая») на весь полуостров и присвоило имя Семёна Ивановича Челюскина, штурмана второй Камчатской экспедиции, первым достигшего самой северной точки Евроазиатского материка, этой самой точке, мысу Челюскина.

В Норильске, проживавшего в Эстонии, исследователя хорошо помнят; я сам видел в местном краеведческом музее, что экспозиция, посвящённая экспедициям и исследованиям Александра Миддендорфа, гораздо богаче, чем материал о северных одиссеях,  Василия и Татьяны Прончищевых, Семёна Челюскина, Дмитрия и Харитона Лаптевых.

Меня-то, самого, больше интересовали какие-либо сведения о пропавшей  экспедиции Владимира Александровича Русанова, который летом  1912 года предпринял первую в истории попытку пройти из Атлантического океана в Тихий северным морским путём на парусно-моторном судне «Геркулес». Экспедиция эта пропала без вести,  и отнесена историками к списку Великих загадок 20-го века. Однако кое-что установлено документально. Известно точно, что к зиме того же года «Геркулес» прошел Норвежское и Баренцево моря и по проливу Маточкин шар вышел в Карское море.

На одном из островов Архипелага Мона, у западного побережья Таймыра, в 1934 году, был найден обложенный камнями столб с надписью «Геркулесъ, 1913 г.». Это почти все материальные свидетельства. Но есть еще и, записанные со слов кочевников-оленеводов рассказы о том, что в районе озера Пясино,  были похоронены найденные замерзшими люди с документами и рукописями. А так же, что на берегу реки Хатанги, в посёлке Новорыбная – это вообще, восточная часть Таймыра, —  есть ещё две старые могилы, в которых похоронены русские – беременная женщина и её муж, которых оленеводы подобрали в тундре, ещё живыми. Но они умерли, а в могилы их положили вместе с рукописными книгами, которыми русские очень дорожили. (У Долганов принято, отдавать человеку уходящему в иной мир то, чем он дорожил в этой жизни). Известно, что врачом в экспедицию  Владимира Русанова пошла его, тогда ещё,  невеста, геолог и медик – француженка Жульетта Жан.

Ничего более подробного мне, к сожалению, узнать не удалось. Но то, что я вдохнул немного воздуха тундры и краешком своих глаз видел высокие широты уже кое-что. На воображение-то я, слава богу, никогда не мог пожаловаться. В следующую поездку просто лучше подготовлюсь…

Я не буду тебе писать, о своих встречах на выставке и в администрации города.  Это всё рутина. Расскажу немножко про другое. Про то,  как ветер с Карского моря в конце апреля вдруг пригнал пургу и не оставил никакой возможности ни улететь, ни куда-либо съездить. Алыкёль не давал посадки даже полярным ассам, отправлял их кого в Уренгой, кого в Хатангу. Отсиживаться и ждать «окна». Для 250-ти тысячного НПР эта такая обыденность, о которой и говорить-то незачем. Есть даже бесплатный телефон,  по которому в любой момент дня и ночи тебе расскажут: где какой борт пережидает непогоду, заметена ли и в каких местах дорога и т.п.  Мне «ждать окна» пришлось двое суток.

В конце апреля на 69-ой параллели, уже стоят белые ночи. У нас, в Таллинне, тоже бывают две недели когда, «одна заря сменить другую спешит, дав ночи пол часа». Но у нас это время когда тепло и зелено. Здесь же, ночью светло как днем, под завывание вьюги, в половецких плясках снежинок, под аккомпанемент  шаманского  бубна жести на крыше гостиницы.

Помню, как десять лет тому назад, именно в одну из таких ночей меня разбудил всхлип мобильного телефона. Я только потом сообразил, что пришла SMS-ка. Но ведь телефон-то у меня эстонский, значит, и сообщение пришло оттуда. Поэтому я не поленился прочесть – в 2 часа ночи, в Таллинне было 10 часов вечера, вчерашнего дня —  «Eesti vabariigi valitsus palub: jääge koju, ärge alluge provokatsioonidele» (Эстонское правительство просит не выходить из дома и не поддаваться на провокации). Дурдом!   На чьи провокации? На провокации того самого правительства…  Это было началом событий, которые впоследствии получили название «Бронзовой ночи». И я уже тогда, находясь ещё на 69-ой параллели, понял, что все мои маркетинговые усилия здесь, «превратились в тыкву».

Уже, улетая с Таймыра, я вдруг вспомнил незатейливую песенку, из кинофильма «Семеро смелых». Этот фильм был снят, как раз, на основе одной из первых экспедиций Николая Урванцева.
«Берег моря нелюдимый,
Бьётся сердце корабля.
Вспоминаю о любимой
У послушного руля»
Теперь мы много узнали из того, как на самом деле осваивались несметные богатства высоких широт. Совсем не так, как на героической ленте Сергея Герасимова; гораздо жёстче и прозаичнее. Но Север и сейчас ещё не стал «мягче». Я знаю, атомные ледоколы «Арктика» и «Таймыр» приведут первый караван северного завоза к устью Енисея только в середине июня. А Дудинка, основной порт НПР, не сможет их сразу принять, потому, что богатырь Енисей только-только начнет пробуждаться от долгого ледового сна и,  разминаясь, затопит все причалы и портовые сооружения многометровой толщей воды. Поэтому сухогрузам, придётся терпеливо дожидаться нормальной навигации, на самой могучей реке планеты. Нормальной, но очень короткой в здешних местах. Два-три месяца. Потом опять настанет время Зимы.

Сегодня я, наконец, отправлю тебе это письмо, каким бы сумбурным оно ни получилось. Я уже почти уверен, что ты меня всё равно поймешь. Даже, если я сам себя, не всегда понимаю.

Спокойной ночи и доброго тебе утра.

© Игорь Шпинёв